Дмитрий Шерих - «А» упало, «Б» пропало… Занимательная история опечаток
А иногда журналисты сами применяли превентивные меры — например, после допущенного ляпсуса отсиживались дома, пока начальство не остынет. И лишь потом являлись как ни в чем не бывало.
Однажды ленинградская молодежная газета «Смена» допустила опечатку, которая звучала так, что неприличнее некуда. В те годы газета печатала переписку своих читателей с друзьями из разных стран мира.
Одна из таких публикаций заканчивалась восклицанием: «Где еще найдешь такую переписку!» Слово «переписку» оказалось разделено переносом (пере–писку), но мало того: вторая его половина приобрела совершенно немыслимое звучание. Первая, вторая и последняя буквы остались прежними, но вот третья и четвертая изменились до неузнаваемости: вместо «с» — «з», вместо «к» — «д».
Была ли это рискованная шутка, или сработало чье‑то подсознание — но материал вышел в свет. Автор его неделю–другую не появлялась в редакции: ждала, пока стихнет буря. И она стихла…
К слову, можно добавить, что на счету «Смены» есть и еще одна «непристойная» опечатка: однажды в выходных данных ее вместо «такого‑то ноября» стояло «поября».
А вот еще проблема: как извинишься перед читателями за такую вопиющую опечатку? Извинение ведь может выйти комичнее самого ляпсуса. Поэтому большинство опечаток проходили, что называется, молча, и разбирательства о них не выходили из редакционных стен.
Но все‑таки иногда печатались и извинения. Летом 1960 года одна районная газета Амурской области допустила в своей публикации несколько серьезных опечаток. И опубликовала следом такое вот примечательное извинение:
«Уважаемые читатели! В предыдущем номере нашей газеты в репортаже с очередного пленума райкома ВЛКСМ в докладе первого секретаря райкома В. Григорьева по вине редакции допущены досадные многочисленные очепатки. Так, все указанные за отчетный период цифры по количеству принятых в комсомол юношей и девушек в колхозах и совхозах района следует читать как количество закупленных молодежью телят у населения. И наоборот — все по тексту цифры по закупу телят следует читать как количество принятых молодых людей в комсомол. Приносим свои извинения».
Благодаря этим «очепаткам» о газете заговорили далеко за пределами района…
Ну а рекорд по числу опечаток в брежневские времена поставила газета «Неделя». В ноябре 1968 года она поместила список книг, изданных в далеком 1870 году.
В этой небольшой заметке опечатки буквально сидели одна на другой. Ф. М. Достоевский и Д. И. Писарев получили одинаковые инициалы — Д. М. Вместо «балетоман» было напечатано «бамтоман». А роман Эмиля Габорио про знаменитого сыщика Лекока был наименован так: «Мкок, агент сыскной полиции».
«БИТВА» В ТИПОГРАФИИ
«Неделя» установила рекорд среди газет; а вот среди книг брежневской поры вне конкуренции было издание со скучным названием «Справочник технолога по обработке металлов резанием», вышедшее в свет в 1962 году. Это было уже третье издание справочника, но именно оно установило рекорд по числу опечаток: в errata их было перечислено более ста!
Впрочем, иногда важно не количество, а качество. Вот, например, какая симпатичная опечатка мелькнула однажды в переводном романе Лиона Фейхтвангера «Лисы в винограднике». Франклин там говорил: «Я слыхал, что этот Бомарше уже отправил в Америку солидную партию товаров, что‑то около шести тысяч рублей».
Рублей? Но во Франции и Америке вроде бы ходили иные денежные единицы? Конечно, не рублей — ружей!
Скромная, но характерная опечатка мелькнула в книге Виктора Смолицкого «Из равелина», вышедшей в 1960–е годы: там утверждалось, что за «тридцать» лет до своего ареста Чернышевский был студентом. Но знаменитому демократу в момент ареста исполнилось всего‑то 34. Студентом он был не за тридцать — за тринадцать лет до того!
И все‑таки к опечаткам в книжной продукции относились тогда достаточно строго. Во втором издании той же книги Смолицкого опечатка была исправлена. А вот еще более любопытное свидетельство уже упоминавшейся нами Татьяны Грековой:
«Книга с двумя–тремя опечатками, непременно обозначенными на вклейке, считалась серьезным браком в работе, за который лишали „прогрессивки“. Если же опечатку выявляли в слове, имеющем хоть малейшее отношение к идеологии, или она просто придавала слову неблагозвучную окраску, из готового тиража производили выдирку листа. Помню, в руководстве по онкологии напечатали „сракома“ вместо „саркома“. Был конец квартала, горел план, и целую бригаду редакторов и корректоров мобилизовали в типографию вырывать лист со злополучной опечаткой».
Есть на этот счет и еще один мемуар, довольно пространный, но весьма красочный. Им можно завершить эту небольшую главку.
«Помню, приближался Новый год. Настроение, однако, в коллективе царило далеко не радостное. Произошло ЧП.
Оно было связано с тиражом научного журнала, от выпуска которого напрямую зависело выполнение нашим издательством всего годового плана. Из одной журнальной статьи, посвященной истории, читатели могли узнать, что Куликовская битва, оказывается, произошла в… 1830 году! Досадная опечатка! Просто вторая и третья цифры даты „поменялись местами“. Время идет… И тогда „наверху“ родилась мудрая и простая, как все гениальное, идея.
Когда до Нового года оставалось совсем мало, группа сотрудников издательства, в том числе и автор этих строк, вооруженная лезвиями и ручками с черной пастой, начала свою „нелегальную“ работу в подвале полиграфического предприятия, где был размещен злополучный тираж. И, смею сказать, нелегкой, неприятной была эта работа! Подчистка и дорисовка цифр, напечатанных мелким шрифтом, не у всех (в частности, и у меня) получались аккуратно… От холода и работы ныли пальцы, и бритва, словно нарочно, то и дело резала именно по ним!
Как же мы были рады, окончив нашу „миссию“!
— Так не забудешь дату Куликовской битвы? — вскоре подшучивали надо мной друзья за новогодним столом.
— Не забуду, это точно! — отвечал я, поднимая праздничный бокал. Причем делал я это осторожно и неуверенно: пальцы все еще болели».
Борис Одинцов. «Куликовская битва» (опубликовано в газете «Вечерний Ростов»)«ДЕВУШКА РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ»
Примечательные опечатки случались тогда же и «по ту сторону занавеса», в заграничной русской печати. Вот несколько примеров.
Первым здесь, конечно, нужно назвать Александра Солженицына, чьи произведения печатались за границей не раз — даже в ту пору, когда Александр Исаевич был еще в СССР.
Как вспоминал сам Солженицын, эти издания «Москвы достигали… лишь случайно, и вот с какого‑то года стало попадаться лондонское издательство „Флегон–пресс“ (потом оказалось: Флегон — это фамилия издатчика). Ничегошеньки я о нем тогда не знал, но вижу: издал мою „Свечу на ветру“ с утерей одной машинописной страницы, и даже не оговорился, а слепил как попало, без смысла. Издал „В круге первом“ под диким названием „В первом кругу“ — и дикое количество опечаток, редко по 10 на страницу, а то по 20–25!»
25 опечаток на страницу — до этого рекорда и давешней «Неделе» далеко!
Самая знаменитая эмигрантская опечатка связана с газетой «Новый американец», судьба которой так красочно описана Сергеем Довлатовым. А также с великим поэтом Иосифом Бродским.
«Готовясь к сорокалетию Бродского, Довлатов взял у него стихотворение для „Нового американца“. Никому не доверяя, Сергей заперся наедине с набранным текстом. Сидел с ним чуть ли не всю ночь, но ничего не помогло. В стихотворении оказалась пропущенной одна буква — получилась „могила неизвестного солата“. Юбилейный номер с этим самым „салатом“ Довлатов в великом ужасе понес Бродскому, но тот только хмыкнул и сказал, что так, может, и лучше».
Об этом в книге «Довлатов и окрестности» пишет известный литератор Александр Генис. Кажется, он неточен в цитате: у Бродского есть стихотворение, в котором упоминается «фигура Неизвестного Солдата», но никак не могила. Но для нашей темы это не суть важно. Важнее, что сам Иосиф Бродский был достаточно привычен к опечаткам: их в его публикациях случалось немало.
Нередко случались опечатки и в еще одной эмигрантской газете — «Новое русское слово». Как‑то в 1970–е годы там появилось стихотворение молодой поэтессы Валентины Синкевич. В нем была строчка: «Сползали кровинки вниз по белому мрамору статуи». Как вспоминала сама Синкевич, «стихотворение появилось, но с опечаткой, которая мне, начинающему автору, показалась чудовищной: „коровники“ вместо „кровинки“… По неопытности мне мерещилось, что мое стихотворение читает чуть ли ни весь мир и все возмущены „коровниками“. А друзья долго надо мной потешались: „Почему это у тебя коровы ползают по мрамору?..“»
